Александр Баширов о своем золотом Porsche, значении каскадеров, новом формате жизни, автомобильных спорах с финнами, роли президента и карме некоторых фильмов
Вообще-то цвета шампанского. А так – оказия. Знакомая забеременела, ей стало не до вождения, и она экстренно и с большой скидкой продала мне эту машину. Неожиданное получилось предложение, но устоять было невозможно. Потом уж выяснилось, что это крутой автомобиль.
Я люблю некую бравость, в том числе в машинах. Как в армии: солдат должен быть бравым – у него расстегнутая верхняя пуговица, застиранная форма… Cayenne – хороший автомобиль, у него есть стиль. Мне нравится его легкое ухарство, когда «зеленый» включился, все еще стоят, а ты уже за сто метров от светофора и в зеркале видишь стоящие позади машины. Он спортивный, в нем присутствует особый аромат и даже дух самого Фердинанда Порше. Легендарная марка, а ее владельцы – члены своеобразного клуба.
Ну да, а что поделаешь? Какой-то ребенок содрал с автомобиля эмблему, буквы, и теперь он выглядит соответственно моему стилю – «гламурный панк». Прикол еще в том, что в ГИБДД мне дали очень крутые номера, и все это греет душу и мое больное самолюбие.
Нет, мне плевать на технику, и вообще я против того, чтобы вещи очеловечивать и давать им имена. Неделю назад у меня был полный салон осветительной аппаратуры, всяких штативов, а за полгода до этого на нем возили цемент… Для меня это просто удобный вездеход – на съемках он заезжал в любое бездорожье.
У меня же Фонд поддержки петербургского кино, который проводит фестиваль «Чистые грезы», мы постоянно помогаем малобюджетным картинам и, естественно, студентам, проводим мастер-классы. Но уже второй год подряд этот международный фестиваль из-за коронавируса не проходит. Некоторые организуют кинофестивали в онлайн-формате, но это не то, потому что обаяние таких мероприятий – в личном общении.
Мне не нравится виртуальное общение. Потому что я ничего не чувствую.
Не то чтобы неестественное, просто любые рамки ограничивают коммуникацию. Это как разница между кинопленкой и цифровым видео: первая – химико-механический процесс, второе – электронный. Я как человек естественный не могу к этому привыкнуть, даже к цифровому изображению. Оно негуманное, что ли… Нечеловечное. Важнейшая часть информации – главная, неизвестная нам, таинственная и трансцендентальная – там отсутствует. Это некомфортабельно, неприятно, но… такая теперь реальность.
Почему же! Был у меня когда-то Mitsubishi Pajero, такая «рабочая лошадь», я на нем поехал в Финляндию. А финны мне говорят: «Это претенциозно – иметь такой большой автомобиль!» У них ведь там менталитет такой, что не принято выделяться и бравировать своими достижениями. Я с ними не стал спорить: «Это же автомобиль для киносъемок!»
Я против всяких трюков, хотя в автомобиле часто снимался. Однажды меня с трудом уговорили сесть за руль трактора и проехать мимо машины. Естественно, сразу сбил у нее зеркало!
Не помню уже, у меня ведь 160 фильмов. Моя позиция – не отбирать хлеб у каскадеров. Снимайте мой крупный план, фиксируйте мое обаяние в роли отрицательного героя, а все остальные вещи – гонки, трюки, лихачество – это другая профессия.
Значит, потеряли: лежит фильм, где ты его оставил, а потом приходишь, а его нет. Такая история часто случается с фильмом «Белград, Белград!». В Интернете он есть, а в реальности постоянно исчезает. Некоторые фильмы имеют свою карму, и их болтает по жизни. А вообще, если съемка вдохновенная, то вдруг выясняется, что фильм сам себя снимает и нужно только ему не мешать.
Нет, к сожалению. Хотя в юности это вполне могло быть. Я три года учился в вечерней школе в Ковенском переулке – ходил туда после работы. Однажды мне там даже по голове дали, потому что постоянно пэтэушники и местные пацаны друг за другом бегали. Поэтому я спортом тоже занимался: сначала бег на короткие дистанции, потом на длинные – десять километров, прыжки с шестом, гребля на байдарке. Позднее, в девяностые, увлекся большим теннисом, а еще в детстве в Тюмени занимался фигурным катанием. Всю жизнь исхожу из принципа: в здоровом теле – здоровый дух!
